Человек — животное, связывающее время.
Язык, как символьная система, позволяет связывать время устно, образовав систему, именуемую культурой.
С появлением письменности слово, как и всякая взрослеющая система, оторвалась и не нуждается в человеке, как в носителе, в той мере, в какой нуждалась прежде.
Литература, как взрослеющая система, смогла запечатлеть, продолжить во времени и приумножить чужую власть. В таком качестве она уже является не столько методом, хотя она все ещё является им.
Язык, символ, устное творчество, письменность и литература,Культура являются частностями одного явления. Принципы, присущие одной части, применимы и к любой другой, пусть не в равной мере.
⇒ Кристофер Лэнд. Апоморфиновое молчание: нарезая теорию Берроуза языка и контроля
Quote
Помимо возникновения и расширения критики религии гуманизма, цитата Берроуза здесь также намекает на особенность человеческого языка: то, что он написан. Не только лишь устная коммуникация даёт человеку чувство самости. У большинства животных уже есть некая форма языка: вопли и крики, которые позволяют им коммуницировать. Для Берроуза, следующему Коржибски, уникально в человеческом языке то, что он написан. Ходом параллельным идее Деррида о Восполнении, Берроуз различает, что возникновение письма меняет природу устного слова, над которым оно предположительно надстроено. Долговечность написанного слова позволяет людям фактически «связывать время». Имея ясный концепт линейного опространственного времени, раздробленного в виде нарративов и письма, люди имеют возможность организовываться путями, недоступными другим животным:
«Коржибский выделил эту отличительную черту людей и описал человека как “животное связывающее-время». Он может делать информацию доступной другим сквозь любой временной промежуток посредством письма. Животные говорят. Они не пишут. Теперь мудрый старый крыс может знать многое о ловушках и яде, но он не может написать статью на тему «Смертельные Ловушки в Вашем Складе” для Reader’s Digest переведённую на 17 крысиных языков, с описанием тактики массовых налётов на собак и хорьков, и о том, как позаботиться о мудрых ребятах, что пихают стальную шерсть в наши норы. Если бы он мог, крысы с тем же успехом завоевали бы землю со всей едой, накопленной людьми, и наоборот». (Burroughs, 1979: 66)
Quote
(Из сборника “Ephemera: theory & politics in organization. 5(3): 450-471”)
Слово это вирус
В рамках теории языка слово-вирус используется, чтобы указывать на абсолютную Инаковость языка. Язык - это то, что приходит извне человеческого, одновременно выступая в качестве ключевой линии демаркации, отделяющей человеческих существ от других животных и машин, как это делается, к примеру, с помощью теста Тьюринга (Plant,1997; cf. Searle, 1984; Fellows, 1995). В этом смысле язык - это Другой, который производит человеческое существо. Но, что более важно, это язык, который предоставляет возможность самоидентификации и концепт согласованной самости или “Я”, являющийся чисто языковым образованием. Без этой идентификации и без языка «кто-то» просто не есть - “Я” не существует - точка зрения, подкрепленная обозначением еще не говорящих детей как “инфантов” - слово, происходящее от латинского infans: «не говорящий» (Easthope, 1999: 34). В этом плане Берроуз близок к Ницше, чья критика Декарта заключалась в том, что тот перенял “грамматический предрассудок”: необходимость установить субъекта предложения ради онтологической достоверности. Для Ницше “я” субъекта было само по себе продуцируемо языком и структурами грамматики. Для Берроуза эта идея разрабатывается на более живом материале в том смысле, что «слово» рассматривается как нечто заселяющее человеческого субъекта подобно физическому заражению или инфекции.
Сосредотачиваясь на Слове, Берроуз неизбежно притягивает наше внимание к роли слова в Библейских мифах о творении:
«В начале было слово, и Слово было Богом – и слово было плотью… человеческой плотью… в начале письма». (Burroughs, 1989: 11)
Затрагивая миф о генезисе, Берроуз устанавливает еще одну связь с Ницше, чье часто цитируемое заявление, что “Бог мертв”, возвещает смерть человека (Nietzsche,1969: 41). Будучи сотворенным по образу и подобию Бога, Человек занимает его место на вершине цепи творения, с тех пор как Бог был убит. С такой перспективы пришествие гуманизма зашло не дальше воспроизведения эдипиального отцеубийства. Именно по этой причине Делёз и Гваттари отсылают к “Антихристу” Ницше в названии их “Анти-Эдипа” (Deleuze and Guattari, 1983). Пойти за Христосом или даже Богом - недостаточно. Следующий на очереди - Человек.
Помимо возникновения и расширения критики религии гуманизма цитата Берроуза здесь также намекает на особенность человеческого языка: то, что он написан. Не только лишь устная коммуникация даёт человеку чувство самости. У большинства животных уже есть некая форма языка: вопли и крики, которые позволяют им коммуницировать. Для Берроуза, следующему Коржибски, уникально в человеческом языке то, что он написан. Ходом параллельным идее Деррида о Восполнении Берроуз различает, что возникновение письма меняет природу устного слова, над которым оно предположительно надстроено. Долговечность написанного слова позволяет людям фактически “связывать время”. Имея ясный концепт линейного опространственного времени (spatialization – термин Деррида, по-разному переводимый на русский в зависимости от переводчика; другие варианты - спатиализация, расстановка; мы предпочли версию Кралечкина: «только из-за желания сберечь связь с пространством, которое несколько теряется в «расстановке» - прим. Le Shizo), раздробленного в виде нарративов и письма, люди имеют возможность организовываться путями, недоступными другим животным:
«Коржибский выделил эту отличительную черту людей и описал человека как «животное связывающее-время». Он может делать информацию доступной другим сквозь любой временной промежуток посредством письма. Животные говорят. Они не пишут. Теперь мудрый старый крыс может знать многое о ловушках и яде, но он не может написать статью на тему «Смертельные Ловушки в Вашем Складе» для Reader’s Digest переведённую на 17 крысиных языков, с описанием тактики массовых налётов на собак и хорьков, и о том, как позаботиться о мудрых ребятах, что пихают стальную шерсть в наши норы. Если бы он мог, крысы с тем же успехом завоевали бы землю со всей едой, накопленной людьми, и наоборот». (Burroughs, 1979: 66)
Время важно здесь по двум причинам. Оно делает возможным сложные формы социальной организации, указывая на центральное место материальных записей в производстве самой социальной организации (Ackritch, 1992; Latour, 1992). Более релевантной для нашей дискуссии, однако, будет идея, что время имеет решающее значение для человеческой идентичности. Сравнительно хорошо установлено, что линейное время доминирует в современных концепциях темпоральности (Burrell, 1992). «Стрела времени» и схожие метафоры, так же как и стандартизация времени посредством материальных надписей, подобных расписанию поездов, несомненно важны в развитии именно современного времени (Thompson, 1967), но Берроуз предполагает, что язык как таковой переносит в себе и с собой форму временности. Фундированный в письме, язык развивается линейно (cf. Burrell, 1997), но для Берроуза эта линейность к тому же несет особый способ субъективации.
Macaca fuscata не такая чрезмерно разумная, как человек, но и не крыса. Связывает время, насколько может.
Очевидным образом письменность является “расширением”.